2024
30 лет
Первому московскому хоспису
Первому московскому хоспису
«...Вот это всё изменило менталитет российского человека.
Совместная работа и фонда ["Вера"], и хосписа — это то, что в итоге научило нас с вами верить в то, что в конце жизни может быть человеческое достоинство, может быть не больно, страдать не обязательно».
Дом жизни — на всю оставшуюся жизнь
«Хоспис» в переводе «гостевой дом». Это место, где живут неизлечимо больные люди, и это организация, чьи выездные бригады помогают на дому гораздо большему количеству людей. В хосписе человека обезболивают, снимают тягостные симптомы, утешают и окружают его заботой. Один из принципов качественной помощи в конце жизни — её бесплатность, потому что за смерть нельзя брать деньги, как и за рождение.
Первый московский хоспис не самый первый для России. Хоспис №1 в Санкт-Петербурге был создан раньше, но ПМХ — так мы его сокращённо называем — с момента своего основания стал местом силы и сердцем хосписной (другое слово — паллиативной) помощи по всей стране.
Хоспис в 1994 году создала Вера Васильевна Миллионщикова — мама Нюты Федермессер, общественного деятеля, учредителя Фонда помощи хосписам «Вера», а ныне директора Центра паллиативной помощи Москвы. Фонд был создан Нютой, чтобы дело её мамы продолжалось и ширилось.
В 2024 году Первому московскому хоспису исполняется 30 лет. Предлагаем вместе отметить его юбилей и узнать о нём чуть больше.
Первый московский хоспис не самый первый для России. Хоспис №1 в Санкт-Петербурге был создан раньше, но ПМХ — так мы его сокращённо называем — с момента своего основания стал местом силы и сердцем хосписной (другое слово — паллиативной) помощи по всей стране.
Хоспис в 1994 году создала Вера Васильевна Миллионщикова — мама Нюты Федермессер, общественного деятеля, учредителя Фонда помощи хосписам «Вера», а ныне директора Центра паллиативной помощи Москвы. Фонд был создан Нютой, чтобы дело её мамы продолжалось и ширилось.
В 2024 году Первому московскому хоспису исполняется 30 лет. Предлагаем вместе отметить его юбилей и узнать о нём чуть больше.
ПМХ в цифрах
- 30человек обычно проживают в хосписе, получая всю необходимую помощь: медицинскую и немедицинскую — социальную, юридическую, психологическую и духовную
- >650человек обслуживает выездная паллиативная бригада Первого московского хосписа — обезболивая и снимая тягостные симптомы на дому
- 107сотрудников работают в хосписе: врачи, медсёстры, административный персонал и координаторы фонда «Вера»
- 43волонтёра помогают Первому московскому хоспису: гуляют с пациентами, занимаются уборкой, собирают «тележки радости», следят за зооуголком и помогают верстать этот сайт :)
- 98столько у хосписа бывших сотрудников, но мы уверены, что «бывших» не бывает. И каждый сотрудник хосписа несёт в мир ценности уважения к личности человека и значимости каждого мгновения нашей жизни
- 1столько человек нужно, чтобы пролистать этот сайт и поддержать Первый московский хоспис и Фонд помощи хосписам «Вера» — прямо сейчас
история
Первый московский хоспис сквозь 30 лет
(1992)
При участии Виктора Зорза в Москве создаётся инициативная группа, помогающая неизлечимо больным людям.
Виктор Зорза — британский журналист, ставший писателем, активистом хосписного движения и паллиативной помощи после смерти своей дочери — Джейн. Виктор Зорза был убежден: хоспис — это не только стены, но и дух.
Виктор Зорза — британский журналист, ставший писателем, активистом хосписного движения и паллиативной помощи после смерти своей дочери — Джейн. Виктор Зорза был убежден: хоспис — это не только стены, но и дух.
1994
Врач-онколог Вера Васильевна Миллионщикова открывает Первый московский хоспис (ПМХ): первую в городе выездную службу паллиативной помощи.
В начале своего пути в медицине Вера Васильевна работала врачом-акушером — круг замкнулся.
В начале своего пути в медицине Вера Васильевна работала врачом-акушером — круг замкнулся.
1997
Первый московский хоспис открывает стационар на улице Доватора, 10 (рядом со станцией метро «Спортивная»).
В 1930-х годах там находился Дом ребёнка. Под нужды хосписа здание было кардинально реконструировано и расширено, в том числе была построена Часовня Троицы Живоначальной. При ней до сих пор служит отец Христофор Хилл — единственный православный священник-англичанин в Москве.
В 1930-х годах там находился Дом ребёнка. Под нужды хосписа здание было кардинально реконструировано и расширено, в том числе была построена Часовня Троицы Живоначальной. При ней до сих пор служит отец Христофор Хилл — единственный православный священник-англичанин в Москве.
2002
Первый московский хоспис теперь не единственный хоспис в Москве — открывается хоспис в Дегунино, а следом — и другие московские хосписы.
Сегодня это сеть из 13 учреждений Центра паллиативной помощи Москвы: хосписы «Савёловский», «Коломенский», «Бутово», «Дегунино», «Даниловский», «Куркино», «Люблино», «Некрасовка», «Ростокино», «Царицыно», «Зеленоград», Первый московский хоспис и Первый московский детский хоспис.
Сегодня это сеть из 13 учреждений Центра паллиативной помощи Москвы: хосписы «Савёловский», «Коломенский», «Бутово», «Дегунино», «Даниловский», «Куркино», «Люблино», «Некрасовка», «Ростокино», «Царицыно», «Зеленоград», Первый московский хоспис и Первый московский детский хоспис.
2004
Первый большой юбилей Первого московского хосписа — 10 лет. В честь десятилетия в Государственном музее архитектуры имени А. В. Щусева проходит большая конференция, на которой Вера Миллионщикова выступает перед российскими философами с темой милосердия в профессии.
«Двигателем хосписа, как сказал А.В. Гнездилов (создатель Хосписа №1 в Санкт-Петербурге — прим. ред.), являются милосердие плюс профессионализм. Понятие милосердия очень ёмкое. В нем очень много души, и сам по себе здесь профессионализм — это любовь. Хосписы — это первые зёрна любви, которые сейчас насаждаются в Москве и во многих городах России, они существуют именно с милосердием и профессионализмом».
«Двигателем хосписа, как сказал А.В. Гнездилов (создатель Хосписа №1 в Санкт-Петербурге — прим. ред.), являются милосердие плюс профессионализм. Понятие милосердия очень ёмкое. В нем очень много души, и сам по себе здесь профессионализм — это любовь. Хосписы — это первые зёрна любви, которые сейчас насаждаются в Москве и во многих городах России, они существуют именно с милосердием и профессионализмом».
2006
Вера Миллионщикова и её дочь Нюта Федермессер основывают Фонд помощи хосписам «Вера». Цель — поддержка Первого московского хосписа.
Первые годы фонд размещался в одной из комнат Первого московского хосписа на втором этаже — ныне координаторской.
Первые годы фонд размещался в одной из комнат Первого московского хосписа на втором этаже — ныне координаторской.
2010
Смерть Веры Васильевны Миллионщиковой.
Вера Васильевна умерла 21 декабря 2010 года после долгой болезни. Незадолго до этого она написала своё духовное завещание, где были такие слова:
«Ничто в хосписе не должно кануть в Лету, уйти в никуда. Вы должны понять, что моя роль теперь иная — я должна быть, а вы должны нести. Любовь и добро. Что всё, что сделано в хосписе, — не слова, это действие, дело. И дело должно продолжаться».
Вера Васильевна умерла 21 декабря 2010 года после долгой болезни. Незадолго до этого она написала своё духовное завещание, где были такие слова:
«Ничто в хосписе не должно кануть в Лету, уйти в никуда. Вы должны понять, что моя роль теперь иная — я должна быть, а вы должны нести. Любовь и добро. Что всё, что сделано в хосписе, — не слова, это действие, дело. И дело должно продолжаться».
2011
В Первом московском хосписе появляется такой человек, как координатор (а точнее «координатор немедицинской помощи»). Им становится Татьяна Семчишина. Это первое принципиальное нововведение в жизнь хосписа от фонда «Вера».
Кто такой координатор? Это тот, кто дирижирует всей немедицинской помощью в хосписе: социальной, психологической, юридической и духовной. Тот, кто организует работу волонтёров, выявляет и закрывает потребности пациентов и их близких.
Кто такой координатор? Это тот, кто дирижирует всей немедицинской помощью в хосписе: социальной, психологической, юридической и духовной. Тот, кто организует работу волонтёров, выявляет и закрывает потребности пациентов и их близких.
2013
Первому московскому хоспису присваивается имя В.В. Миллионщиковой.
Новую табличку повесили Константин Матвеевич Федермессер, муж Веры Васильевны и основоположник советской акушерской анестезиологии, и Диана Владимировна Невзорова, на тот момент главный врач Первого московского хосписа, а ныне главный внештатный специалист по паллиативной помощи Минздрава Российской Федерации.
Новую табличку повесили Константин Матвеевич Федермессер, муж Веры Васильевны и основоположник советской акушерской анестезиологии, и Диана Владимировна Невзорова, на тот момент главный врач Первого московского хосписа, а ныне главный внештатный специалист по паллиативной помощи Минздрава Российской Федерации.
2016
Нюта Федермессер становится главой Центра паллиативной помощи (ЦПП) на Двинцев, 6 (ст. м. Савёловская / Марьина Роща) — стационара на 200 коек и выездной службы помощи неизлечимо больным пациентам. Сам Центр был построен годом ранее.
На тот момент это единственное в Москве учреждение, где паллиативная помощь оказывается взрослым пациентам не только с терминальной стадией онкологии, но и с другими заболеваниями. Сейчас это повсеместная практика московских хосписов.
На тот момент это единственное в Москве учреждение, где паллиативная помощь оказывается взрослым пациентам не только с терминальной стадией онкологии, но и с другими заболеваниями. Сейчас это повсеместная практика московских хосписов.
2017
Все хосписы Москвы объединяются в единую структуру Московского многопрофильного центра паллиативной помощи и начинают работать по единым стандартам качества.
Ежегодно Центр паллиативной помощи помогает семьям 30 000 москвичей: в стационарах и на дому. В каждом из 13 московских хосписов работают координаторы фонда «Вера».
Ежегодно Центр паллиативной помощи помогает семьям 30 000 москвичей: в стационарах и на дому. В каждом из 13 московских хосписов работают координаторы фонда «Вера».
2019
Важная веха. В России вступает в силу закон о паллиативной помощи (поправки в закон «Об основах охраны здоровья граждан в РФ»), закрепивший право на обезболивание, улучшение качества жизни умирающего человека и его семьи, а также право на получение паллиативной помощи на дому.
Принятие этого закона — заслуга Фонда помощи хосписам «Вера», дружественных фондов, Первого московского хосписа и всего хосписного сообщества страны.
Принятие этого закона — заслуга Фонда помощи хосписам «Вера», дружественных фондов, Первого московского хосписа и всего хосписного сообщества страны.
2020
В Первом московском хосписе внезапно и мурлычно появляется кот-терапевт — Филя.
«Вот лежит это чудо, ничего не делает, просто постоянно спит, а каждый и улыбнётся, и что-то ему скажет доброе, и погладит».
«Вот лежит это чудо, ничего не делает, просто постоянно спит, а каждый и улыбнётся, и что-то ему скажет доброе, и погладит».
2023
У Первого московского хосписа появляется своё сообщество в Telegram, где даются анонсы событий и публикуются просьбы о помощи. Вступить туда может любой желающий, кому небезразличен хоспис.
Мы верим, что #главное_жить_любя.
Наша миссия в сотворении пространства любви, заботы и милосердия для неизлечимо больных людей в деталях и мелочах.
Мы открыты для всех, кто знает и хочет узнать Первый московский хоспис в разных обстоятельствах и разных ролях. Нам ценно видеть и знать, что мы есть друг у друга, нас немало, и мы хотим помочь хоспису, его пациентам и их близким.
Мы верим, что #главное_жить_любя.
Наша миссия в сотворении пространства любви, заботы и милосердия для неизлечимо больных людей в деталях и мелочах.
Мы открыты для всех, кто знает и хочет узнать Первый московский хоспис в разных обстоятельствах и разных ролях. Нам ценно видеть и знать, что мы есть друг у друга, нас немало, и мы хотим помочь хоспису, его пациентам и их близким.
2024
Тридцатилетие Первого московского хосписа.
🎉🎉🎉
Все эти годы благотворители хосписа и фонда «Вера» помогают организовать немедицинскую помощь: покупают мебель, организуют «тележки радости», собирают подарки на праздники пациентам.
Вы тоже можете поддержать хоспис и фонд — а значит, и развитие паллиативной помощи в России.
“
По-моему, все люди милосердны. Нужно просто говорить с ними об этом, суметь разбудить в них чувство сострадания, заложенное от рождения. И тогда люди обретут способность откликаться на чужую боль.
«Главное — жить любя»
7 хосписных историй, собранных координаторами фонда «Вера»
За 10 лет моей работы координатором в хосписе самое первое впечатление до сих пор не теряет своего вкуса.
На ум приходит именно это сравнение. Вкус сладкой горечи.
В тот момент я открыла книгу отзывов просто из некоторого любопытства, уважительного, но именно из интереса: что же можно написать в хосписной книге отзывов.
На первой же записи я как будто нырнула в бездонный колодец. Она мне напомнила самый короткий рассказ Хемингуэя про продажу детских ботиночек, неношеных. Только слова сына бывшего пациента меня не просто растрогали, а выдали все силы авансом для работы в этом месте:
«…Наш отец и дед — ветеран войны, генерал-майор в отставке, за время своей болезни испытал многое: и равнодушие, и хамство, и полное безразличие к своей судьбе. У вас он почувствовал себя человеком! Он с огромной благодарностью говорил о вас и ушёл из жизни спокойно, без обиды…»
Уйти из жизни спокойно, без обиды и благодаря — я думаю, это единственное, ради чего стоит жить, какой бы жизнь ни сложилась.
На ум приходит именно это сравнение. Вкус сладкой горечи.
В тот момент я открыла книгу отзывов просто из некоторого любопытства, уважительного, но именно из интереса: что же можно написать в хосписной книге отзывов.
На первой же записи я как будто нырнула в бездонный колодец. Она мне напомнила самый короткий рассказ Хемингуэя про продажу детских ботиночек, неношеных. Только слова сына бывшего пациента меня не просто растрогали, а выдали все силы авансом для работы в этом месте:
«…Наш отец и дед — ветеран войны, генерал-майор в отставке, за время своей болезни испытал многое: и равнодушие, и хамство, и полное безразличие к своей судьбе. У вас он почувствовал себя человеком! Он с огромной благодарностью говорил о вас и ушёл из жизни спокойно, без обиды…»
Уйти из жизни спокойно, без обиды и благодаря — я думаю, это единственное, ради чего стоит жить, какой бы жизнь ни сложилась.
У нас в хосписе есть зооуголок. Пациенты и посетители приходят в восторг, когда неожиданно для себя впервые попадают в него. Все наши очаровательные питомцы в клетках, и всем нам, конечно, хотелось бы видеть их свободными. Но теперь уже они прирученные, и их нельзя просто отпустить.
А вот о домашнем коте многие точно мечтали. Поговаривали вслух, но столько было моментов против: аллергия у кого-то из сотрудников, вдруг кот станет охотиться на наших питомцев в зооуголке, неуместное хождение кота по палатам, кто будет за него отвечать, открытые двери на улицу, его туалет…
Как-то одной пациентке привезли из дома её кота. Она по нему очень скучала, а он как собачка всегда был при ней, а на прогулках, не отходя далеко, сопровождал ее. Кота звали Германом. Потом Германа увезли домой, как память дочери и сестре…
А спустя ровно год одна из наших медсестер рассказала о коте, который оказался на улице. Вот уж она его нахваливала: какой красивый, как похож на Германа, какой чудесный и всеми во дворе любимый, как ему одиноко и скоро станет совсем холодно жить на улице, как дружит со всеми котами и кошками, а они, выгонявшие всех чужаков, его приняли. Было понятно, что она очень хочет, чтобы мы его взяли в хоспис.
Я была обескуражена: вспомнила все контраргументы и решила даже не думать всерьез об этой затее. Но однажды медсестра просто пришла в хоспис с котом в переноске, занесла его во двор через проходную, приговаривая: «К нам вернулся Герман» и делая вид, что это вовсе не чужой кот, а уж Германа-то все обратно примут. Я поняла, как сильно она хочет, чтобы он жил у нас, в нашем большом доме.
Поставили переноску во дворе, открыли дверцу, я взяла кота на руки, и все вокруг в один голос защебетали: «Посмотрите, Дилноза, как он урчит, он вас уже полюбил и признал в вас хозяйку. Всё, теперь это ваш кот. Филя! Посмотри! Как тебе тут будет хорошо». (Ну, имя у него будет другое, решила я про себя) И, уже не выпуская его из рук, поднялась в кабинет, немного оглушенная всем случившимся: ведь мы даже не согласовали появление кота в хосписе ни с сотрудниками, ни с руководством...
Я положила кота в кресло и задумалась: как пройдет его первая ночь у нас? Взять его домой было исключено, и он остается один в незнакомом месте… На следующий день, придя на работу, я осторожно открыла дверь, боясь увидеть разрушенный кабинет. Но всё, как и сам кот, было ровно так, как я оставила перед моим уходом.
Кстати, только позднее мы увидели, что он урчит с каждым, кто к нему прикасался. Но лукавить не буду, у нас с ним сложились действительно особенные отношения.
Так Филя поселился у нас в хосписе. А наша Анна Леонидовна, которой 104 года, внимательно разглядев его, сказала:
— Черный. Ну, ничего, ничего.
А вот о домашнем коте многие точно мечтали. Поговаривали вслух, но столько было моментов против: аллергия у кого-то из сотрудников, вдруг кот станет охотиться на наших питомцев в зооуголке, неуместное хождение кота по палатам, кто будет за него отвечать, открытые двери на улицу, его туалет…
Как-то одной пациентке привезли из дома её кота. Она по нему очень скучала, а он как собачка всегда был при ней, а на прогулках, не отходя далеко, сопровождал ее. Кота звали Германом. Потом Германа увезли домой, как память дочери и сестре…
А спустя ровно год одна из наших медсестер рассказала о коте, который оказался на улице. Вот уж она его нахваливала: какой красивый, как похож на Германа, какой чудесный и всеми во дворе любимый, как ему одиноко и скоро станет совсем холодно жить на улице, как дружит со всеми котами и кошками, а они, выгонявшие всех чужаков, его приняли. Было понятно, что она очень хочет, чтобы мы его взяли в хоспис.
Я была обескуражена: вспомнила все контраргументы и решила даже не думать всерьез об этой затее. Но однажды медсестра просто пришла в хоспис с котом в переноске, занесла его во двор через проходную, приговаривая: «К нам вернулся Герман» и делая вид, что это вовсе не чужой кот, а уж Германа-то все обратно примут. Я поняла, как сильно она хочет, чтобы он жил у нас, в нашем большом доме.
Поставили переноску во дворе, открыли дверцу, я взяла кота на руки, и все вокруг в один голос защебетали: «Посмотрите, Дилноза, как он урчит, он вас уже полюбил и признал в вас хозяйку. Всё, теперь это ваш кот. Филя! Посмотри! Как тебе тут будет хорошо». (Ну, имя у него будет другое, решила я про себя) И, уже не выпуская его из рук, поднялась в кабинет, немного оглушенная всем случившимся: ведь мы даже не согласовали появление кота в хосписе ни с сотрудниками, ни с руководством...
Я положила кота в кресло и задумалась: как пройдет его первая ночь у нас? Взять его домой было исключено, и он остается один в незнакомом месте… На следующий день, придя на работу, я осторожно открыла дверь, боясь увидеть разрушенный кабинет. Но всё, как и сам кот, было ровно так, как я оставила перед моим уходом.
Кстати, только позднее мы увидели, что он урчит с каждым, кто к нему прикасался. Но лукавить не буду, у нас с ним сложились действительно особенные отношения.
Так Филя поселился у нас в хосписе. А наша Анна Леонидовна, которой 104 года, внимательно разглядев его, сказала:
— Черный. Ну, ничего, ничего.
Лёша знает о том, что умирает. Понимание его мужественно и спокойно. Я не видел, чтобы он унывал или каким-то образом жаловался на свое состояние: прорывы боли, неподвижность, противная сонливость и «залипание» от препаратов. Он всегда приветлив, всегда жмёт мне руку при встрече – очень редкая история в хосписе, как ни странно. Очень любит китайский чай, кроме того, он настоящий профессор по пивным сортам – столько всегда о пиве я не слышал ни от одного алкоблогера, которых периодически посматриваю. От предложенного мной пива, кстати, Леша снисходительно отказался, и я понял, что в пиве я не понимаю совершенно ничего, раз предлагаю такую вот хрень.
Рядом с Лешей мы: волонтёр Лена и Олеся, фотограф Юра, я. Лена принесла малосольные огурцы собственного засола – очень крутая вещь. У Юрия Коваля есть рассказ «Сила малосольного огурца», я понял его смысл только попробовав угощение Лены. Огурец и правда прочищает затуманенный мозг и способствует словоохотливости. Угощаем огурцами Лёшу. Смеемся и поем. Оказывается, почти на каждую песню есть караоке-кавер в минутной доступности, и мы без труда нашли все желаемые песни без вокала.
Конечно, и мы, и Лёша обыкновенные люди. Похожие друг на друга, а самое главное – мы обязательно будем умирать. Но сейчас мы все равно из разных миров. Смеющиеся мы, здоровые, ходящие на своих ногах, не ощущающие болевых прорывов – мне даже представить невозможно что это такое, Лёша говорит, что для описания болевого прорыва нет слов, никакой Цицерон и Сократ слова из себя не выдавили бы. Весёлые, прикольные ребята. И мы провожаем Лёшу. Как будто бы закончился для него сезон. Сезон ночных костров и купаний под луной. Сезон влюбленности, бесконечной сказочной степи, невероятных тысячелетних монеток в твердой Таманской земле, сезон тепла и свободы. Лёша вернулся и он поедет домой. Хоть и нет никаких таксистов назойливых, нет запаха угля от разогревающихся поездных титанов, дух дороги все равно ощущается.
Я тоже возвращался. Я был на привокзальной площади с тяжёлым рюкзаком, с загаром, с убитыми в степи кедами. Я видел радость и предвкушение тех, кто только собирается туда – в жизнь. Мне было грустно. Я понимал тогда своим детским умом, что все имеет конец, и теперь конец каникул, конец лета, конец какого-то жизненного этапа, что ли, а может быть и вообще всей детской жизни. И когда водитель Серёжа уезжал, увозя с собой счастливых участников экспедиции, я шёл к поезду, ложился на нижнее боковое у туалета (ну не было тогда других билетов) и пытался поскорее заснуть, чтобы не было так больно и грустно, но оно все равно было, конечно.
Я понял, что если бы не было тех, кто тогда встречался со мной, мне было бы тяжелее. Я рад, что они уехали туда, где был я, а значит жизнь не закончилась, она так и будет идти и идти, пока может.
И я очень надеюсь на то, что легче становится и Лёше. Крутая штука – когда получается победить одиночество. Лёша сегодня не один, мы провожаем Лёшу.
Рядом с Лешей мы: волонтёр Лена и Олеся, фотограф Юра, я. Лена принесла малосольные огурцы собственного засола – очень крутая вещь. У Юрия Коваля есть рассказ «Сила малосольного огурца», я понял его смысл только попробовав угощение Лены. Огурец и правда прочищает затуманенный мозг и способствует словоохотливости. Угощаем огурцами Лёшу. Смеемся и поем. Оказывается, почти на каждую песню есть караоке-кавер в минутной доступности, и мы без труда нашли все желаемые песни без вокала.
Конечно, и мы, и Лёша обыкновенные люди. Похожие друг на друга, а самое главное – мы обязательно будем умирать. Но сейчас мы все равно из разных миров. Смеющиеся мы, здоровые, ходящие на своих ногах, не ощущающие болевых прорывов – мне даже представить невозможно что это такое, Лёша говорит, что для описания болевого прорыва нет слов, никакой Цицерон и Сократ слова из себя не выдавили бы. Весёлые, прикольные ребята. И мы провожаем Лёшу. Как будто бы закончился для него сезон. Сезон ночных костров и купаний под луной. Сезон влюбленности, бесконечной сказочной степи, невероятных тысячелетних монеток в твердой Таманской земле, сезон тепла и свободы. Лёша вернулся и он поедет домой. Хоть и нет никаких таксистов назойливых, нет запаха угля от разогревающихся поездных титанов, дух дороги все равно ощущается.
Я тоже возвращался. Я был на привокзальной площади с тяжёлым рюкзаком, с загаром, с убитыми в степи кедами. Я видел радость и предвкушение тех, кто только собирается туда – в жизнь. Мне было грустно. Я понимал тогда своим детским умом, что все имеет конец, и теперь конец каникул, конец лета, конец какого-то жизненного этапа, что ли, а может быть и вообще всей детской жизни. И когда водитель Серёжа уезжал, увозя с собой счастливых участников экспедиции, я шёл к поезду, ложился на нижнее боковое у туалета (ну не было тогда других билетов) и пытался поскорее заснуть, чтобы не было так больно и грустно, но оно все равно было, конечно.
Я понял, что если бы не было тех, кто тогда встречался со мной, мне было бы тяжелее. Я рад, что они уехали туда, где был я, а значит жизнь не закончилась, она так и будет идти и идти, пока может.
И я очень надеюсь на то, что легче становится и Лёше. Крутая штука – когда получается победить одиночество. Лёша сегодня не один, мы провожаем Лёшу.
Выходя с работы за полночь не в первый раз за эти пару недель, я убедилась: а Филя-то, наш хосписный кот, двойную жизнь ведет. Если я прихожу в хоспис к 7 утра, то наблюдаю, как кот заявляется «домой» только около 8 (!) со своей биркой-галстучком на плечике.
Вот почему потом днем и вечером спит тряпочкой на любых коленках и в немыслимых позах. Что он, интересно, делает? Он же ведь на стул еле запрыгивает. Потуги взобраться на дерево до сих пор не увенчались успехом…
А в начале рабочего дня Филя нас внимательно контролирует. Каждое утро заходит за нами в каждую палату и наблюдает, как мы делаем свою работу.
Ежеутренняя конференция в хосписе всегда начиналась, когда ровно в 9 утра к уже собравшемуся персоналу последним входил главврач. Теперь последним, как руководитель всея и всего, приходит Филя и ложится ровно на центр ковра.
И мы понимаем, что всё в порядке и можно начинать и конференцию.
Вот почему потом днем и вечером спит тряпочкой на любых коленках и в немыслимых позах. Что он, интересно, делает? Он же ведь на стул еле запрыгивает. Потуги взобраться на дерево до сих пор не увенчались успехом…
А в начале рабочего дня Филя нас внимательно контролирует. Каждое утро заходит за нами в каждую палату и наблюдает, как мы делаем свою работу.
Ежеутренняя конференция в хосписе всегда начиналась, когда ровно в 9 утра к уже собравшемуся персоналу последним входил главврач. Теперь последним, как руководитель всея и всего, приходит Филя и ложится ровно на центр ковра.
И мы понимаем, что всё в порядке и можно начинать и конференцию.
Самая заметная черта у Александра Николаевича — его глаза. Большие, светло-голубые, пронзительные, какого-то невероятно-небесного оттенка.
Настолько они заметны, что я не сразу обратил внимание на блатные татуировки по всему телу: чаще всего встречалась оскаленная яростная морда какого-то крупного кошачьего хищника, не то тигра, не то пантеры. Услужливая память сразу же выдала результат, обратившись к прочитанным лагерным писателям: оскаленный зверь – символ непокорности, ненависти к закону и любого рода режиму.
Жизнь его в хосписе началась со знакомства с Дилнозой. Между ними происходит такой диалог:
— Имя-то какое у тебя сложное!
— Можно просто Дина.
— А я тебя по-разному могу называть… — прищуривается, прямо как кот, голос становится вкрадчивым и хитрым.
— Ой, как меня только не называли…
— Сирень ты моя ненаглядная… Называли тебя так когда-нибудь?
Потом медсестра Настя говорит:
— Глаза-то какие у вас прекрасные, Александр Николаевич!
Он немного поизучал ее синим взглядом из-под чуть сомкнутых век и пояснил:
— Еще какие красивые. Бл…дские!
Справедливости ради хочу сказать, это было первое и последнее нецензурное слово в адрес медицинского персонала. С медсёстрами и врачами был он безукоризненно вежлив и обходителен. Он сразу напомнил мне Джона Сильвера из «Острова сокровищ». Этот персонаж всегда привлекал меня своим великолепным двуличием: убеждённый холодный убийца и разбойник, но при этом — образованный, вежливый и очень обаятельный человек.
В разговоре со мной Александр Николаевич не сдерживал свою истинную (истинную ли?) сущность, охотно перемешивая матерную брань с уголовным жаргоном.
Мы расположились однажды около часовни за стеклянным столом на плетёных креслах. Было жарко, Москва шумела со стороны высокого забора. Несмотря на тяжелую болезнь, он курил как паровоз — по три, а то и по четыре сигареты за раз.
Конечно, рассказывал он и о себе. Я знал прекрасно, что в уголовном мире не принято «базарить за делюгу», то есть – рассказывать обстоятельства совершенных преступлений и их последствий, поэтому вопросов я не задавал. Покурив, он разговорился и рассказал свою историю.
— Отсидел я двадцатку. Ну не мужиком сидел, понял? Под Смоленском. Пацаны меня грели всё время. Чай-курить заряжали. Особенно на крытке – часто там был. Ничего хорошего в лагере нет. Дерьмовое место. Романтика? Какая на х… романтика? Еще в середине срока решил — ну его н х… это все — разборки, рынки, наркота. Не хочу так. Когда освободился, пацаны меня у ворот уже ждали, говорят – Седой, давай к нам. Есть тема одна. Все равно ты на х… никому тут не нужен, работать что ли пойдешь? Я им говорю: «Братва, без обид, но я в завязке». Работать пошёл, понял? Первый раз в жизни. Сначала на пункте приема стеклотары. Помнишь, были такие в каждом дворе вагоны? Вот я приёмщиком был. А чё, зашибал нормально. В день даже больше выходило, чем когда на дела ходил. Люди толпами шли, бутылки несли. Потом в баре. Ну знаешь, как говорят — вышибалой. Здоровый был, меня боялись все. Ну бил лохов, да. А чё не бить, если они в бычку сразу, в з…пу лезут? Дал в е…ло, следующий. Бабла ещё больше стало: курево, бухло…
В саду запах липы и распустившихся пионов. Цветет жасмин, под ним сидит Юлия Викторовна, пьет кофе. Из палаты рядом — звуки второго концерта Чайковского. Тут хочется лечь на траву и заснуть. Кажется, все в этом мире зовет отдыхать, дремать сладко.
— Потом все-таки к братве подался. База у нас была под Ростовом, понял? Мы шмотки брали из Турции за копейки и сливали их в девяностые. Расходились за пару часов, понял? Футболки-то говно, один раз надел — и выкидывать уже, а их у нас с руками отрывали. Тоже уважали там, товар всегда вовремя подвозили «друзья с юга» (АН тут использовал другой термин, я его, пожалуй, использовать не буду). Если чё не так, знали — сразу в колясочку с колесиками пересядешь и семья твоя тоже, понял? А кому это надо? А потом болезнь, рак. Больнички всякие…
Мимо нас идет медсестра. Александр Николевич преображается сразу:
— Юленька! А я точно не в раю? Нигде мне так хорошо не было! Запах-то какой, благодать!
Юля улыбается, кивает мне и Александру Николаевичу. Снова запах жасмина, снова лето невероятное, тепло совсем.
Александр Николаевич замолчал, раскуривая очередную сигарету, постепенно снова входя в образ Джона Сильвера.
— А хорошо у вас! Правда хорошо, з…сь. Я до этого в больничке был, так ласты чуть там не склеил. А у вас благодать. Точно не рай у вас, Димон?
— Мне кажется, не рай. В раю вряд ли болеют.
— Во, и я о том же. Ты почаще-то заходи, Диман. Покурим, а?
Хитрый прищур ослепительно-голубых глаз со зрачками-точками.
Несколько раз беседовали с ним и после. Трудно было, конечно. Жасмин, лето, а рядом — все эти ужасы, банды, тюрьма, боль. Болезнь заставила Александра Николаевича отложить темные дела, уже много лет он лечится. А может быть и не болезнь вовсе, кто его знает. Сильвер, лишившись ноги, вполне себе пиратствовал, даром что литературный персонаж, хоть и имеющий реальный прототип.
Его раздражал мой печальный иногда вид.
— Диман!, — говорил он мне тогда, приветственно махая сигаретой, — чё ты опять кисляк мандячишь? Пойдем покурим, чайку-кофейку! Бросай ты всю эту бадягу!
Я улыбаюсь рассеяно, но грусть все равно ощущаю.
Вчера Александр Николаевич почти весь день провёл в любимом месте — там, где состоялся наш с ним первый разговор, около часовни у стеклянного столика. Было что-то тут от южного кафе-шашлычной: переполненная пепельница, крепкий чай, крепкие словечки и выражения. Московское небо рокотало, но грозой так и не пролилось.
Умер он ночью, не проснувшись в новом дне. Я успел только обменяться рукопожатием с его сыном, мысленно принеся свои соболезнования и какие-то слова, которые уместны в этой ситуации. Небольшая лампочка у комнаты прощания загорелась на полчаса, а потом погасла. Ушли навсегда в прошлое рынки, разборки, бандиты, ужас и боль. Остался только запах жасмина, цветущей липы и розовых кустов. Осталось лето, ещё почти два с половиной месяца тепла, радости и новой, совсем не страшной жизни.
Настолько они заметны, что я не сразу обратил внимание на блатные татуировки по всему телу: чаще всего встречалась оскаленная яростная морда какого-то крупного кошачьего хищника, не то тигра, не то пантеры. Услужливая память сразу же выдала результат, обратившись к прочитанным лагерным писателям: оскаленный зверь – символ непокорности, ненависти к закону и любого рода режиму.
Жизнь его в хосписе началась со знакомства с Дилнозой. Между ними происходит такой диалог:
— Имя-то какое у тебя сложное!
— Можно просто Дина.
— А я тебя по-разному могу называть… — прищуривается, прямо как кот, голос становится вкрадчивым и хитрым.
— Ой, как меня только не называли…
— Сирень ты моя ненаглядная… Называли тебя так когда-нибудь?
Потом медсестра Настя говорит:
— Глаза-то какие у вас прекрасные, Александр Николаевич!
Он немного поизучал ее синим взглядом из-под чуть сомкнутых век и пояснил:
— Еще какие красивые. Бл…дские!
Справедливости ради хочу сказать, это было первое и последнее нецензурное слово в адрес медицинского персонала. С медсёстрами и врачами был он безукоризненно вежлив и обходителен. Он сразу напомнил мне Джона Сильвера из «Острова сокровищ». Этот персонаж всегда привлекал меня своим великолепным двуличием: убеждённый холодный убийца и разбойник, но при этом — образованный, вежливый и очень обаятельный человек.
В разговоре со мной Александр Николаевич не сдерживал свою истинную (истинную ли?) сущность, охотно перемешивая матерную брань с уголовным жаргоном.
Мы расположились однажды около часовни за стеклянным столом на плетёных креслах. Было жарко, Москва шумела со стороны высокого забора. Несмотря на тяжелую болезнь, он курил как паровоз — по три, а то и по четыре сигареты за раз.
Конечно, рассказывал он и о себе. Я знал прекрасно, что в уголовном мире не принято «базарить за делюгу», то есть – рассказывать обстоятельства совершенных преступлений и их последствий, поэтому вопросов я не задавал. Покурив, он разговорился и рассказал свою историю.
— Отсидел я двадцатку. Ну не мужиком сидел, понял? Под Смоленском. Пацаны меня грели всё время. Чай-курить заряжали. Особенно на крытке – часто там был. Ничего хорошего в лагере нет. Дерьмовое место. Романтика? Какая на х… романтика? Еще в середине срока решил — ну его н х… это все — разборки, рынки, наркота. Не хочу так. Когда освободился, пацаны меня у ворот уже ждали, говорят – Седой, давай к нам. Есть тема одна. Все равно ты на х… никому тут не нужен, работать что ли пойдешь? Я им говорю: «Братва, без обид, но я в завязке». Работать пошёл, понял? Первый раз в жизни. Сначала на пункте приема стеклотары. Помнишь, были такие в каждом дворе вагоны? Вот я приёмщиком был. А чё, зашибал нормально. В день даже больше выходило, чем когда на дела ходил. Люди толпами шли, бутылки несли. Потом в баре. Ну знаешь, как говорят — вышибалой. Здоровый был, меня боялись все. Ну бил лохов, да. А чё не бить, если они в бычку сразу, в з…пу лезут? Дал в е…ло, следующий. Бабла ещё больше стало: курево, бухло…
В саду запах липы и распустившихся пионов. Цветет жасмин, под ним сидит Юлия Викторовна, пьет кофе. Из палаты рядом — звуки второго концерта Чайковского. Тут хочется лечь на траву и заснуть. Кажется, все в этом мире зовет отдыхать, дремать сладко.
— Потом все-таки к братве подался. База у нас была под Ростовом, понял? Мы шмотки брали из Турции за копейки и сливали их в девяностые. Расходились за пару часов, понял? Футболки-то говно, один раз надел — и выкидывать уже, а их у нас с руками отрывали. Тоже уважали там, товар всегда вовремя подвозили «друзья с юга» (АН тут использовал другой термин, я его, пожалуй, использовать не буду). Если чё не так, знали — сразу в колясочку с колесиками пересядешь и семья твоя тоже, понял? А кому это надо? А потом болезнь, рак. Больнички всякие…
Мимо нас идет медсестра. Александр Николевич преображается сразу:
— Юленька! А я точно не в раю? Нигде мне так хорошо не было! Запах-то какой, благодать!
Юля улыбается, кивает мне и Александру Николаевичу. Снова запах жасмина, снова лето невероятное, тепло совсем.
Александр Николаевич замолчал, раскуривая очередную сигарету, постепенно снова входя в образ Джона Сильвера.
— А хорошо у вас! Правда хорошо, з…сь. Я до этого в больничке был, так ласты чуть там не склеил. А у вас благодать. Точно не рай у вас, Димон?
— Мне кажется, не рай. В раю вряд ли болеют.
— Во, и я о том же. Ты почаще-то заходи, Диман. Покурим, а?
Хитрый прищур ослепительно-голубых глаз со зрачками-точками.
Несколько раз беседовали с ним и после. Трудно было, конечно. Жасмин, лето, а рядом — все эти ужасы, банды, тюрьма, боль. Болезнь заставила Александра Николаевича отложить темные дела, уже много лет он лечится. А может быть и не болезнь вовсе, кто его знает. Сильвер, лишившись ноги, вполне себе пиратствовал, даром что литературный персонаж, хоть и имеющий реальный прототип.
Его раздражал мой печальный иногда вид.
— Диман!, — говорил он мне тогда, приветственно махая сигаретой, — чё ты опять кисляк мандячишь? Пойдем покурим, чайку-кофейку! Бросай ты всю эту бадягу!
Я улыбаюсь рассеяно, но грусть все равно ощущаю.
Вчера Александр Николаевич почти весь день провёл в любимом месте — там, где состоялся наш с ним первый разговор, около часовни у стеклянного столика. Было что-то тут от южного кафе-шашлычной: переполненная пепельница, крепкий чай, крепкие словечки и выражения. Московское небо рокотало, но грозой так и не пролилось.
Умер он ночью, не проснувшись в новом дне. Я успел только обменяться рукопожатием с его сыном, мысленно принеся свои соболезнования и какие-то слова, которые уместны в этой ситуации. Небольшая лампочка у комнаты прощания загорелась на полчаса, а потом погасла. Ушли навсегда в прошлое рынки, разборки, бандиты, ужас и боль. Остался только запах жасмина, цветущей липы и розовых кустов. Осталось лето, ещё почти два с половиной месяца тепла, радости и новой, совсем не страшной жизни.
Ольга и Наталья находились в хосписной палате только вдвоем. Думаю, только они вдвоем и знали, и понимали друг друга больше, чем окружающие.
Я включаю в этот круг и родных, и детей, и родителей. Попутчики в одном купе, не им ли мы исповедуемся о нашей жизни полностью и по-настоящему?
Мне они казались очень разными, неподходящими даже друг дружке.
И именно Ольга, озорство и веселость которой я сначала и не могла разглядеть за её болезнью, почти обездвиженностью, за нарушенной речью и координацией редких движений, подначивала Наталью на театральные постановки и костюмированные проходы с поздравлениями по стационару. Ольга с серьёзным видом и тихо что-то говорила, а очень полная, шумная Наталья, совсем уже не сдерживая себя, хохотала. Ее было слышно ещё на подходе в палату.
В стационаре они находились долго. У обеих были обстоятельства, не позволяющие нам их оставить в такой ситуации, поэтому мы не выписывали их.
В какой-то момент (а с нашими пациентами так и бывает нередко: постепенно нарастающая слабость в какой-то ожидаемо неожиданный момент резко становится критической) состояние Натальи ухудшилось настолько, что её перевели в другую палату, и там она умерла.
Ольга довольно быстро разобралась в моих организаторских способностях, поэтому так же, как мы организовывали их шалости, почти с таким же заговорщическим видом она позвала меня к себе и попросила помочь ей накрыть стол в нашем холле «на девять дней для Наташи».
Когда наступил этот день, я сильно волновалась, как все сложится. И, как и предполагала, мы с сотрудниками долго собирались, то кого-то вызовут, то кто-то по какой-то причине всё не усаживался. Нужно было что-то принести из комнаты на втором этаже, так что мне тоже пришлось сорваться, на обратном пути я с балюстрады второго этажа посмотрела вниз и увидела Олю в кресле-каталке, одну за накрытым столом, ожидающую нас. Но она так склонила голову, что мне стало ясно: так должно было быть, им с Наташей нужно было побыть наедине.
А позже, в день субботника, она рассказала, как попросила кого-то из волонтеров нацарапать на доске под лавочкой «Наташа». Под той самой лавочкой, на которую во время прогулки Наташа могла пересесть из кресла, а Оля была рядом в кровати.
Я включаю в этот круг и родных, и детей, и родителей. Попутчики в одном купе, не им ли мы исповедуемся о нашей жизни полностью и по-настоящему?
Мне они казались очень разными, неподходящими даже друг дружке.
И именно Ольга, озорство и веселость которой я сначала и не могла разглядеть за её болезнью, почти обездвиженностью, за нарушенной речью и координацией редких движений, подначивала Наталью на театральные постановки и костюмированные проходы с поздравлениями по стационару. Ольга с серьёзным видом и тихо что-то говорила, а очень полная, шумная Наталья, совсем уже не сдерживая себя, хохотала. Ее было слышно ещё на подходе в палату.
В стационаре они находились долго. У обеих были обстоятельства, не позволяющие нам их оставить в такой ситуации, поэтому мы не выписывали их.
В какой-то момент (а с нашими пациентами так и бывает нередко: постепенно нарастающая слабость в какой-то ожидаемо неожиданный момент резко становится критической) состояние Натальи ухудшилось настолько, что её перевели в другую палату, и там она умерла.
Ольга довольно быстро разобралась в моих организаторских способностях, поэтому так же, как мы организовывали их шалости, почти с таким же заговорщическим видом она позвала меня к себе и попросила помочь ей накрыть стол в нашем холле «на девять дней для Наташи».
Когда наступил этот день, я сильно волновалась, как все сложится. И, как и предполагала, мы с сотрудниками долго собирались, то кого-то вызовут, то кто-то по какой-то причине всё не усаживался. Нужно было что-то принести из комнаты на втором этаже, так что мне тоже пришлось сорваться, на обратном пути я с балюстрады второго этажа посмотрела вниз и увидела Олю в кресле-каталке, одну за накрытым столом, ожидающую нас. Но она так склонила голову, что мне стало ясно: так должно было быть, им с Наташей нужно было побыть наедине.
А позже, в день субботника, она рассказала, как попросила кого-то из волонтеров нацарапать на доске под лавочкой «Наташа». Под той самой лавочкой, на которую во время прогулки Наташа могла пересесть из кресла, а Оля была рядом в кровати.
Я встречаю два противоположных мнения, когда общаюсь с людьми, которые работают в хосписе.
Одно из них такое: нельзя потакать искаженному болезнью мировосприятию. Если человек думает, что он находится, например, в роддоме (не очень частое, но довольно распространенное заблуждение) и просит со слезами на глазах отдать ей только что рожденного ребёнка, то нужно спокойно объяснить, что это совсем не роддом, что ребёнка нет и сейчас совсем не тот год, который ей или ему кажется.
Противоположное мнение заключается в том, что если человеку комфортно и спокойно в своих грезах, то можно немножко и подыграть — если это не повредит человеку и никак не унизит его.
Признаюсь, что я, наверное, сторонник другого мнения, тем более, что приятные грезы (назвать их галлюцинациями почему-то не поворачивается язык — галлюцинация это что-то пугающее, внезапное, идущие вразрез с работой человеческого мозга) встречаются значительно чаще. Я помню, например, пациентку, которая каждый раз принимала меня за своего дедушку. Я не мог, у меня не получалось предать её радость и даже счастье по поводу моего появления в палате. Такую радость я испытывал, когда видел самых близких и дорогих мне людей после долгой разлуки. Такую радость помню, когда в детстве увидел издалека своего товарища, несущего в руках новенькую Super Nintendo, осознавая, что впереди несколько часов божественной и увлекательной игры.
Так и она радовалась. Слова были спутаны и часто непонятны, но радость была очевидна. Я стоял рядом и держал её за руку, больше помалкивал. Восторгу её предела не было — дедушка пришёл. Пришёл в одиночество, атомную печаль и разлуку длиной в жизнь.
Не секрет, что деменция часто возвращает человека в детство или далекое прошлое. Так с моей бабушкой было — она уже не могла ходить, но когда видела меня, неизменно говорила о том, как я вырос за последний год и каким же увлекательным для меня будет второй класс. Лет мне тогда уже было около тридцати.
Общаясь с пациентами, я сформулировал для себя свое, третье мнение: я не буду напрямую подыгрывать грезам, но я оставляю за собой право выслушать человека и задать уточняющие вопросы. В конце концов, это просто очень интересно бывает. Текст сознания другого человека — это тоже книга, тоже история. И я не вижу причины для того, чтобы считать этот текст полным бредом и выдумкой. В конце концов, этому учили великие психиатры и философы.
Вчера в нашем хосписе был концерт. Играло фортепьяно, все выступление Нина Ивановна нажимала на клавиши невидимого инструмента. Мне очень это понятно — я с четырнадцати лет хожу в наушниках и до сих пор зажимаю аккорды невидимой электрогитары, или же кручу вертушки невидимого диджейского пульта. Нина Ивановна играла раньше — так она говорит. Сейчас сесть за инструмент нет ни сил, ни возможностей, но игра продолжается — вот таким вот образом. А после концерта говорили мы с ней:
— Спасибо вам. Я играла на пианино и ко мне пришли дети. Слушали меня.
— А как они пришли, Нина Ивановна?
— Стояли за окном. Сыновья моя и дочка. Музыка привела их.
— Расскажите какими они были?
— Очень радостными. Улыбались все, молодые такие. В светлых рубашках. И руками мне махали. Я играла им и плакала.
Я скашиваю глаза на табличку над кроватью и вижу, что у нее двое сыновей. Дочери нет.
— Как же зовут вашу дочь?
— Анечка. Доченька.
Нина Ивановна плачет, я молчу, стою рядом, держу её за руку.
Любопытство мое неистребимо, после разговора зашел к лечащему врачу и поинтересовался — есть ли дочь? Может быть была, но скончалась?
Ответ однозначный — дочери нет и не было никогда, двое сыновей только. А все равно пришла. Кто она — так и останется, наверное, тайной, разгадка которой только внутри пожилой женщины, играющей на невидимом фортепьяно.
Одно из них такое: нельзя потакать искаженному болезнью мировосприятию. Если человек думает, что он находится, например, в роддоме (не очень частое, но довольно распространенное заблуждение) и просит со слезами на глазах отдать ей только что рожденного ребёнка, то нужно спокойно объяснить, что это совсем не роддом, что ребёнка нет и сейчас совсем не тот год, который ей или ему кажется.
Противоположное мнение заключается в том, что если человеку комфортно и спокойно в своих грезах, то можно немножко и подыграть — если это не повредит человеку и никак не унизит его.
Признаюсь, что я, наверное, сторонник другого мнения, тем более, что приятные грезы (назвать их галлюцинациями почему-то не поворачивается язык — галлюцинация это что-то пугающее, внезапное, идущие вразрез с работой человеческого мозга) встречаются значительно чаще. Я помню, например, пациентку, которая каждый раз принимала меня за своего дедушку. Я не мог, у меня не получалось предать её радость и даже счастье по поводу моего появления в палате. Такую радость я испытывал, когда видел самых близких и дорогих мне людей после долгой разлуки. Такую радость помню, когда в детстве увидел издалека своего товарища, несущего в руках новенькую Super Nintendo, осознавая, что впереди несколько часов божественной и увлекательной игры.
Так и она радовалась. Слова были спутаны и часто непонятны, но радость была очевидна. Я стоял рядом и держал её за руку, больше помалкивал. Восторгу её предела не было — дедушка пришёл. Пришёл в одиночество, атомную печаль и разлуку длиной в жизнь.
Не секрет, что деменция часто возвращает человека в детство или далекое прошлое. Так с моей бабушкой было — она уже не могла ходить, но когда видела меня, неизменно говорила о том, как я вырос за последний год и каким же увлекательным для меня будет второй класс. Лет мне тогда уже было около тридцати.
Общаясь с пациентами, я сформулировал для себя свое, третье мнение: я не буду напрямую подыгрывать грезам, но я оставляю за собой право выслушать человека и задать уточняющие вопросы. В конце концов, это просто очень интересно бывает. Текст сознания другого человека — это тоже книга, тоже история. И я не вижу причины для того, чтобы считать этот текст полным бредом и выдумкой. В конце концов, этому учили великие психиатры и философы.
Вчера в нашем хосписе был концерт. Играло фортепьяно, все выступление Нина Ивановна нажимала на клавиши невидимого инструмента. Мне очень это понятно — я с четырнадцати лет хожу в наушниках и до сих пор зажимаю аккорды невидимой электрогитары, или же кручу вертушки невидимого диджейского пульта. Нина Ивановна играла раньше — так она говорит. Сейчас сесть за инструмент нет ни сил, ни возможностей, но игра продолжается — вот таким вот образом. А после концерта говорили мы с ней:
— Спасибо вам. Я играла на пианино и ко мне пришли дети. Слушали меня.
— А как они пришли, Нина Ивановна?
— Стояли за окном. Сыновья моя и дочка. Музыка привела их.
— Расскажите какими они были?
— Очень радостными. Улыбались все, молодые такие. В светлых рубашках. И руками мне махали. Я играла им и плакала.
Я скашиваю глаза на табличку над кроватью и вижу, что у нее двое сыновей. Дочери нет.
— Как же зовут вашу дочь?
— Анечка. Доченька.
Нина Ивановна плачет, я молчу, стою рядом, держу её за руку.
Любопытство мое неистребимо, после разговора зашел к лечащему врачу и поинтересовался — есть ли дочь? Может быть была, но скончалась?
Ответ однозначный — дочери нет и не было никогда, двое сыновей только. А все равно пришла. Кто она — так и останется, наверное, тайной, разгадка которой только внутри пожилой женщины, играющей на невидимом фортепьяно.
“
Всем новичкам, которые приходят к нам работать, говорю: у сотрудника должны быть большие уши. Человека нужно уметь слушать, чтобы ему стало легче.
Любящий и помогающий
Каждый откликнувшийся человек играет неповторимую роль в жизни хосписа и его подопечных. Тот, кто оказывается в стенах этого большого Дома, становится частью большой семьи. Сотрудники, волонтёры и благотворители — чуткие хранители жизни на всю оставшуюся жизнь.
Поддержать Первый московский хоспис
— купить что-то из списка
— купить что-то из списка
Вы можете выбрать любой актуальный пункт из списка, а по всем вопросам вам ответит наш сотрудник — Дилноза Муйдинова, координатор немедицинской помощи в Первом московском хосписе,
+7 966 140 99 71 (телефон, telegram, whatsapp)
Электроточилка для ножей - 1891 руб/шт - 1 шт (куплено!)
Беспроводная машинка для стрижки волос - 1695 руб/шт - 6 шт. (куплено!)
Машинка для чистки обуви - 1 шт - 73 000
Специальные коврики для пациентов с риском падения - 42 600 руб/шт - 3 шт (куплено!)
Радиоприемник с колесиком на батарейках - 1 945 руб/ шт (куплено!)
Беспроводная машинка для стрижки волос - 1695 руб/шт - 6 шт. (куплено!)
Машинка для чистки обуви - 1 шт - 73 000
Специальные коврики для пациентов с риском падения - 42 600 руб/шт - 3 шт (куплено!)
Радиоприемник с колесиком на батарейках - 1 945 руб/ шт (куплено!)
Наушники беспроводные накладные -
1 566 руб/шт (куплено!)
Наушники для ТВ с длинным проводом
(5 м провод, наушники накладные) -
1 089 руб/шт. (куплено!)
__________
Напольная вешалка - 1919 руб/шт - 2 шт (куплено!)
Светильники - 2 299 руб/шт - 40 шт. (куплено!)
Витражное панно в прощальную комнату - 1 шт - 100 000 (куплено, ура!)
Комоды для четырехместной палаты - 12 490 руб/шт - 4 шт
Комоды для двухместной палаты -
7 690 руб/шт - 11 шт.
1 566 руб/шт (куплено!)
Наушники для ТВ с длинным проводом
(5 м провод, наушники накладные) -
1 089 руб/шт. (куплено!)
__________
Напольная вешалка - 1919 руб/шт - 2 шт (куплено!)
Светильники - 2 299 руб/шт - 40 шт. (куплено!)
Витражное панно в прощальную комнату - 1 шт - 100 000 (куплено, ура!)
Комоды для четырехместной палаты - 12 490 руб/шт - 4 шт
Комоды для двухместной палаты -
7 690 руб/шт - 11 шт.
Платяной шкаф для четырехместной палаты - 13 500 руб/шт- 6 шт.
Платяной шкаф для двухместной палаты - 14 800 руб/шт - 8 шт.
Подвесная система для картин - 80 000 руб. (куплено!)
Оборудование медицинских постов (мебель по индивидуальному заказу) -
2 поста
Стулья в четырехместные палаты -
10 374 руб/шт - 16 шт
Обустройство детского уголка
(с составлением дизайн-проекта) - обсуждаемо
Столешница в комнату для посетителей -
3 197 руб/ шт - 2 шт. (куплено!)
__________
Платяной шкаф для двухместной палаты - 14 800 руб/шт - 8 шт.
Подвесная система для картин - 80 000 руб. (куплено!)
Оборудование медицинских постов (мебель по индивидуальному заказу) -
2 поста
Стулья в четырехместные палаты -
10 374 руб/шт - 16 шт
Обустройство детского уголка
(с составлением дизайн-проекта) - обсуждаемо
Столешница в комнату для посетителей -
3 197 руб/ шт - 2 шт. (куплено!)
__________
Мешки из брезента для сбора грязного белья (индивидуальный пошив) - 2000 руб/шт - 12 шт
Пошив чехлов или замена обивки - 3 шт
Портьеры в прощальную комнату - 2 набора
Футболки большого размера модели oversize (пошив) - 40 шт
__________
Тележка (вариант 1) - 158 800 руб/шт - 2 шт
Тележка (вариант 2) - 94 687 руб/шт - 1 шт
Платформенная тележка четырехколесная - 8 258 руб/шт - 1 шт
__________
Кувшины для воды с крышкой - 1627 руб/шт - 20 шт (куплено!)
Соусники - 460 руб/набор - 6 наборов (куплено!)
Контейнер для хлеба - 1504 руб/шт - 1 шт
Поднос красивый - 1673 руб/шт - 3 шт (куплено!)
__________
Увлажняющий крем для тела - 255 руб/шт - 40 шт
Молочко для тела - 439 руб/шт - 40 шт
Гигиеническая помада - 153 руб/шт
Крем для ног - 166 руб/шт
Крем для лица и тела ламеллярный с мочевиной - 358 руб/ шт
Крем для лица - 216 руб/шт
Маска тканевая для лица - набор из 24 шт - 393 руб/набор
Крем/гель после бритья - 260 руб/шт
Пена для бритья - 428 руб/шт
Станки бритвенные одноразовые Bic, джиллет (3-5 лезвий) - 610 руб/набор
Кондиционер-бальзам для волос - 212 руб/ шт
Гель для душа “Черная орхидея” - 345 руб/ шт
Гель для душа “Пачули и жасмин” - 342 руб/ шт
Шампунь для женщин - 210 руб/ шт
Шампунь для мужчин - 229 руб/ шт
Дезодоранты женские (спреи), шт. - с мягкими отдушками -268 руб/шт
Салфетки влажные очищающие в больших и маленьких пачках (немедицинские) - 346 руб/шт
Пинцет/щипчики для бровей - 291 руб/ шт
Спрей детский для легкого расчесывания волос, шт. - 196 руб/ шт
Набор: гребень (расческа), расческа массажная в шт. - 926 руб/шт
Беруши (уп.) - 380 руб/уп
Маска для сна - 441 руб/ шт
Обруч мягкий для волос - 300 руб/набор
Резинки для волос, набор 100 шт - 142 руб/набор
Пошив чехлов или замена обивки - 3 шт
Портьеры в прощальную комнату - 2 набора
Футболки большого размера модели oversize (пошив) - 40 шт
__________
Тележка (вариант 1) - 158 800 руб/шт - 2 шт
Тележка (вариант 2) - 94 687 руб/шт - 1 шт
Платформенная тележка четырехколесная - 8 258 руб/шт - 1 шт
__________
Кувшины для воды с крышкой - 1627 руб/шт - 20 шт (куплено!)
Соусники - 460 руб/набор - 6 наборов (куплено!)
Контейнер для хлеба - 1504 руб/шт - 1 шт
Поднос красивый - 1673 руб/шт - 3 шт (куплено!)
__________
Увлажняющий крем для тела - 255 руб/шт - 40 шт
Молочко для тела - 439 руб/шт - 40 шт
Гигиеническая помада - 153 руб/шт
Крем для ног - 166 руб/шт
Крем для лица и тела ламеллярный с мочевиной - 358 руб/ шт
Крем для лица - 216 руб/шт
Маска тканевая для лица - набор из 24 шт - 393 руб/набор
Крем/гель после бритья - 260 руб/шт
Пена для бритья - 428 руб/шт
Станки бритвенные одноразовые Bic, джиллет (3-5 лезвий) - 610 руб/набор
Кондиционер-бальзам для волос - 212 руб/ шт
Гель для душа “Черная орхидея” - 345 руб/ шт
Гель для душа “Пачули и жасмин” - 342 руб/ шт
Шампунь для женщин - 210 руб/ шт
Шампунь для мужчин - 229 руб/ шт
Дезодоранты женские (спреи), шт. - с мягкими отдушками -268 руб/шт
Салфетки влажные очищающие в больших и маленьких пачках (немедицинские) - 346 руб/шт
Пинцет/щипчики для бровей - 291 руб/ шт
Спрей детский для легкого расчесывания волос, шт. - 196 руб/ шт
Набор: гребень (расческа), расческа массажная в шт. - 926 руб/шт
Беруши (уп.) - 380 руб/уп
Маска для сна - 441 руб/ шт
Обруч мягкий для волос - 300 руб/набор
Резинки для волос, набор 100 шт - 142 руб/набор
Лупа для чтения - 312 руб/шт
Поддержать фонд «Вера»
— сделать пожертвование
— сделать пожертвование
Помочь навыками
Ваши профессиональные навыки тоже могут стать неоценимым вкладом в работу хосписа.
Это стрижки, маникюр, педикюр, дизайн интерьеров, графический дизайн, арт-терапия, ремонт помещений, концерты, лекции, чайные церемонии, мастер-классы в разных областях искусства, ресторанные блюда, мебель, одежда, ветеринария для питомцев в зооуголке, приходящие pet-терапевты.
Мы очень ищем помощников и партнёров, которые могли бы воплощать в жизнь желания и мечты подопечных Первого московского хосписа и других хосписов Москвы.
Это стрижки, маникюр, педикюр, дизайн интерьеров, графический дизайн, арт-терапия, ремонт помещений, концерты, лекции, чайные церемонии, мастер-классы в разных областях искусства, ресторанные блюда, мебель, одежда, ветеринария для питомцев в зооуголке, приходящие pet-терапевты.
Мы очень ищем помощников и партнёров, которые могли бы воплощать в жизнь желания и мечты подопечных Первого московского хосписа и других хосписов Москвы.
“
Нужно творчески и осознанно подойти к проектированию опыта умирания. Создать пространство физическое и психологическое, чтобы позволить жизни отыграть себя до конца. И тогда человек не просто уходит с дороги. Тогда старение и умирание могут стать процессом восхождения до самого конца.
Спасибо, что добрались!
Ниже подборка материалов, которая погрузит вас в хосписную философию и просто познакомит с нашей работой:
... а также стикеры для телеграма с Филей — котом-терапевтом Первого московского хосписа.
Первый московский хоспис
ул. Доватора, д. 10 (ст.м. Спортивная)
Единый городской координационный центр паллиативной помощи:
+7 499 444-04-57
(круглосуточно, бесплатно, все разговоры записываются)
Единый городской координационный центр паллиативной помощи:
+7 499 444-04-57
(круглосуточно, бесплатно, все разговоры записываются)
© 2024 Благотворительный фонд помощи хосписам «Вера»
